ЧИТАЯ КЛАССИКОВ...

Чьего кинжала удостаивал Александр Пушкин «чугуевского Нерона» - графа Аракчеева? Почему Тарас Шевченко не любил Чугуевских улан? Эти и другие вопросы, достойные телеигры «Что? Где? Когда?», нередко возникают у чугуевцев, любящих родную литературу.

А тем, кому еще не доводилось встречать в литературе строк, связанных с нашим городом и его историей, наверняка будет интересно ознакомиться с этими строками, узнать подробности их написания, значение и смысл.

Пушкин и «чугуевский Нерон»

С эпиграммой «На Аракчеева», написанной Пушкиным после усмирения бунта в Чугуевском военном поселении в 1819 году, знакомы если не все чугуевцы, то большинство. С школьной скамьи нам приводят ее строки, клеймящие мрачный образ «временщика» и «сатрапа», военного министра Алексея Андреевича Аракчеева:

«В столице он — капрал, в Чугуеве — Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он».

О том, кто такой Нерон, думаю, рассказывать нет нужды. А вот вопросы чугуевцев по поводу Занда мне приходилось слышать неоднократно. В том, что, в отличие от Нерона, известность Занда не намного пережила его самого, нет ничего удивительного. Куда уж политическому террористу-одиночке, убившему всего лишь одного человека, тягаться с римским императором-тираном, печально прославившимся кровавыми массовыми казнями. И если бы не Пушкин, едва ли бы мы вспомнили сегодня о том, что жил себе в Германии начала XIX века такой студент Карл Людвиг Занд… Впрочем, давайте по порядку. Сперва – о Германии, в которой пришлось жить нашему студенту. Без этого ход и логика событий едва ли будут понятны читателю.
Итак, Германия начала XIX века. Только что закончились Наполеоновские войны. После вторичного изгнания Бонапарта главенствующее место среди европейских монархов занял русский царь Александр I. "Умиротворитель вселенной", как величали его современники, выступает инициатором подписания соглашения о взаимопомощи всех христианских государей, вошедшего в историю как «Священный союз». Исторический акт был подписан в Париже 14 сентября 1815 года. Консервативный союз России, Пруссии и Австрии, к которому впоследствии присоединились почти все монархи континентальной Европы, стал, по выражению историков, «главным органом общеевропейской реакции против либеральных устремлений». Иными словами, монархи договорились сообща бороться с революционными настроениями и религиозным свободомыслием, где бы те ни проявлялись. В том числе – путем вмешательства во внутренние дела других государств. В общем, говоря современным языком, такая себе «антиоранжевая» коалиция получилась…
Можно только представить, какую ненависть вызвала она у либералов, демократов и прочих опьяненных ценностями французской революции субъектов. А едва ли не самыми активными борцами с «реакцией» стали европейские студенты. К их числу принадлежал и Карл Людвиг Занд.
Он родился в 1795 году и вырос в эпоху Наполеоновских войск. В последней из них студент-богослов даже сражался с французами в рядах баварских вольных стрелков. После заключения мира Занд продолжил обучение, став студентом Йенского университета. Там он и увлекся господствовавшими тогда в среде молодёжи политическими идеями, среди которых не последнее место занимали академическая свобода и автономия университетов.
Как раз против этих привилегий выступали представители правящего режима и «Священного союза». В глазах реакционеров немецкие университеты являлись рассадниками революционного духа и атеизма. Одним из наиболее ярких преследователей студенческих и демократических свобод считался политический агент русского правительства в Германии Август Фридрих Фердинанд фон Коцебу.
Об этом человеке также необходимо сказать несколько слов. Немецкий драматург и романист, когда-то он был директором придворного театра в Вене и написал ряд драм, в свое время даже более популярных, чем произведения Гёте или Шиллера. В 1800 году по дороге в Петербург Коцебу был арестован и сослан в Сибирь. Но вскоре после прочтения императором Павлом I драмы «Старый придворный кучер Петра III», царь был настолько восторжен, что помиловал Коцебу, одарил поместьем в Эстонии, назначил придворным советником и поставил во главе немецкого театра в Петербурге. А с 1802 года Коцебу служил в Германии в качестве русского политического агента.
Постоянными нападками на академические свободы он навлёк на себя подозрение в том, что путём доносов враждебно настраивает немецких государей и русский кабинет против немецкой молодежи. Но наибольшее возмущение вызвал документ под названием «Записка о нынешнем положении Германии», авторство которого приписывали Коцебу. В «Записке» предлагалось отменить автономию университетов, ликвидировать все академические привилегии, ограничить свободу печати и тому подобные «драконовы меры»… Вообще-то, составил этот документ другой политик - член Ученого комитета российского министерства народного просвещения, дипломат, религиозный философ и публицист Александр Скарлатович Стурдза. Но возмущенные студенты этого не знали, обратив свой гнев на Коцебу.
Драматург и агент русского влияния в то время жил в городе Мангейм. Сюда и отправился уже знакомый нам студент Карл Людвиг Занд. Отправился, чтобы свершить акт отмщения – убить мнимого автора «Записки». 23 февраля 1819 года он ворвался в дом к Коцебу и со словами «Вот изменник Отечества!» заколол его кинжалом. Затем выбежал на улицу и нанес себе тяжёлую рану в грудь. Убийцу схватили и отправили сначала в госпиталь, а затем в смирительный дом. Мангеймский суд приговорил его к смертной казни. Приговор был приведён в исполнение 20 мая 1820 года…

Убийца и жертва: Занд и Коцебу

Время, когда Занд сидел под стражей в ожидании приговора, стало его звездным часом. Политический террорист сделался кумиром всей либеральной молодежи. В том числе – российской. А кого в те годы больше всего ненавидели российские либералы? Правильно – Алексея Андреевича Аракчеева.
Через полгода после убийства Коцебу в Германии, в маленьком городе Чугуеве, обращенном незадолго перед тем в центр так называемых «аракчеевских» военных поселений, случился бунт. Взбунтовались вчерашние казаки, недолго терпевшие тесноту казенных мундиров, армейскую дисциплину и новый уклад хозяйственной жизни. Бунт подавили, а зачинщиков жестоко наказали. Некоторые из них даже скончались под палочными ударами. Весть об этом всколыхнула тогдашнюю либеральную общественность и обрушила шквал негодования на Аракчеева. Не смолчал и Александр Сергеевич Пушкин, удостоивший чугуевского «Нерона» в уже известной нам эпиграмме «кинжала Зандова»...
Возможно, Пушкин впоследствии и жалел о сказанном. Во всяком случае, по свидетельствам современников, с годами он изменил свое отношение к Алексею Андреевичу. В 1834 году поэт с горечью писал своей жене о смерти Аракчеева: «…Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться».

Шевченко и «чугуевский улан»

2 июля 1857 года Тарас Григорьевич Шевченко записал в своем дневнике: «Не помню, кто именно, а какой-то глубокий сердцеведец сказал, что вернейший дружбометр есть деньги. И он сказал справедливо. Истинная, настоящая дружба, которая высказывается только в критических, трудных случаях, и она даже требует этого холодного мерила. Самый живой, одушевленный язык дружбы — это деньги. И чем более нужда, тем дружба искреннее, прогоняющая эту голодную ведьму…».
Не имея возможности привести здесь полный текст дневниковой записи Кобзаря, постараюсь передать ее содержание. Размышляя о влиянии денег на дружбу, Шевченко делится своим печальным опытом, когда хорошие, казалось бы, друзья, не выдерживали испытания деньгами. Не отдавали долгов, в общем. Фамилии этих друзей - Афанасьев, Бархвиц и Апрелев. Характеризуя каждого из них, Тарас Григорьевич писал:
«Положим, это дрянь, мелочь, и Бархвиц и Афанасьев, но Апрелев — это крупный, видный человек. Это не какой-нибудь чугуевский улан или забулдыга линейный поручик, а ротмистр Кавалергардского ее величества полка…».
Прочтя эти строки, я задумался. С чего это вдруг Шевченко упоминает чугуевского улана? И почему явно пренебрежительным тоном? В Чугуеве, где во времена Кобзаря, стоял Чугуевский полк, поэт никогда не был… Ответы на эти вопросы помогло найти изучение биографии Шевченко и его отношений с упомянутыми друзьями.
Начнем с Апрелева. Аристократ и богач, пленивший Шевченко своим обаянием при первом же знакомстве. Он заказал Тарасу свой портрет, кормил-поил за свой счет во время сеансов живописи, но… за портрет так и не заплатил. Менее всего ожидая подобной непорядочности от небедного гвардейца, Шевченко подчеркнул это сравнением Апрелева с «чугуевским уланом» и «забулдыгой линейным поручиком». Мол, для тех непорядочность в порядке вещей, но когда обманывает человек из высшего света…
Разберемся теперь с «забулдыгой». Как известно, Шевченко служил рядовым в одном из линейный Оренбургских батальонов в Оренбургской же губернии. Зимой 1848 года он дал в долг шестьдесят восемь рублей тридцать копеек серебром подпоручику Станиславу Бархвицу, своему товарищу по несчастью – такому же ссыльному вольнодумцу. Долговой расписки с офицера не взял. Вернувшись после долгой отлучки, Бархвиц от оплаты долга отказался. Шевченко пожаловался начальству. Должник упорствовал и даже потребовал наказания солдата по всей строгости законов якобы за ложное предъявление претензии. В процессе разбирательства у Шевченко нашелся свидетель – его ротный командир. Дело завершилось для поэта благополучно, но воспоминание о нечистом на руку друге осталось с ним на всю жизнь…
Наконец, «чугуевским уланом» в устах Шевченко выступает известный поэт Александр Афанасьев, писавший под псевдонимом «Чужбинский». В 1847 году Тарасу Григорьевичу довелось несколько месяцев жить с ним в черниговской гостинице. Желая выпить чаю, бережливый Шевченко обычно ограничивал себя заказом одного стакана в гостиничном буфете. Афанасьев же при каждом случае велел подавать целый самовар. Когда же пришло время платить по счетам, то наличности у него не оказалось. Пришлось Шевченко заплатить за чаепития коллеги целых 23 рубля серебром. Афанасьев заверял, что отдаст долг при первой возможности, но… так и не отдал. Несмотря на настойчивые письма Шевченко с напоминаниями…

Шевченковский должник – «чугуевский улан» Афанасьев

В общем, в своем дневнике Шевченко заклеймил Афанасьева позором за дело. А вот Чугуевский уланский полк обидел незаслуженно (кстати, за это полковые офицеры могли и на дуэль вызвать - не будь Шевченко штатским и вчерашним крепостным). Справедливости ради заметим, что Тарас Григорьевич сделал это непреднамеренно. Просто ошибся…
Ошибиться же было немудрено. За несколько лет перед тем Афанасьев вышел в отставку в чине поручика из уланского полка. Вот только не из Чугуевского, а из Белгородского. А полки эти в описываемое время были соседями. Чугуевский, как отмечалось выше, стоял в Чугуеве, а Белгородский - в слободе Печенеги, которая и называлась тогда по имени полка - Новобелгород. В эпоху военных поселений это была глухая дыра, тогда как соседний Чугуев считался центром военной и культурной жизни. Поэтому все свободное время офицеры Белгородского полка проводили в Чугуеве и даже жили здесь.
Откуда все это мог знать Шевченко? Во-первых, из рассказов Афанасьева о его военной службе, в которых наверняка фигурировал Чугуев. И презрительное «какой-нибудь чугуевский улан» Тарас Григорьевич мог написать не в значении «улан Чугуевского полка», а в значении «улан из Чугуева». Во-вторых, офицером Белгородского полка был друг Шевченко и иллюстратор его «Кобзаря», художник, писатель и поэт Яков Петрович де Бальмен. Службу в Печенегах и визиты в Чугуев он описал в своих произведениях, которых Шевченко не мог не знать…
В общем, поэт не виноват. Обидели человека. «Кинули» аж на 23 рубля! Причем в который раз – военный, пускай и бывший. Как тут не записать в потенциальные жулики всех улан и всю армию, которую Шевченко и без того патологически не любил….
Как человека, Кобзаря можно понять. Но согласиться с ним в отношении к «военщине» - едва ли… Не в обиду Тарасу Григорьевичу, но именно русская армия дала литературе множество великих имен – от Лермонтова и Толстого до Куприна и Гумилева. Кстати, многие поэты и писатели в офицерских погонах служили и в Чугуеве, внеся в историю нашего города интереснейшие страницы. О них мы уже рассказывали и расскажем еще…

Артем Левченко, «Красная звезда»